За Россию легко умереть-трудно выжить
П ервый раз я пришел в сознание в госпитале во Владикавказе. Сначала не мог понять: где я, что со мной. Объяснили.
Боли почти не было — от души накололи всякой медицинской наркотой. Тело ниже пояса не чувствую. В общем-то, уже здесь я понял: мне не встать. Второй раз очнулся уже в Ростовском госпитале. Единственное, что здесь запомнил, — какая-то бумага перед глазами. Оказалось, это избирательный бюллетень, меня просят галочку поставить. Путин двоится, троится, но я все же поставил закорючку.
А потом пришел в себя уже в самолете, когда в Санкт-Петербург летели. Нас много таких везли. Чуть застонем от боли — нам сразу укольчик, и хорошо так становится, спокойно…
В осемнадцатилетнего паренька Диму Лахина из кубанской станицы Дмитриевской, что в 30 километрах от города Кропоткина, призвали в армию в конце октября 1999 года. Только началась вторая чеченская.
Сразу же направили во Владикавказ, в воюющую 58-ю армию, в мотострелковый полк. И после курса молодого бойца, который в основном состоял из многодневных (по 10—20 дней) без перерыва нарядов по столовой, молодых солдат уже в марте 2000 года отправили в Чечню, в Аргунское ущелье. В самое пекло. Правда, за те неполных пять месяцев, что прослужили во Владикавказе, дали возможность четыре раза пострелять из автомата и два раза (сначала 12, а потом 20 патронов) — из снайперской винтовки.
Рядовой Дмитрий Лахин числился снайпером. А боевых гранат, подствольного гранатомета молодой солдатик, попавший на чеченскую войну, никогда не видел.
И «повоевал» Дима Лахин в Чечне, в Аргунском ущелье, после такой подготовки всего два дня.
В первый день заготавливал дрова для печки-буржуйки, а на второй день пошел за водой. Но до ручья так и не дошел — получил пулю в грудь, сквозную через позвоночник, с вылетом 9-го позвонка и трещинами в 8-м и 10-м.
— Почему ранение в грудь оказалось таким тяжелым? — спрашиваю Диму. — Ведь на тебе обязательно должен был быть бронежилет.
— А он и был на мне. Только не бронежилет это вовсе, а тряпка для виду, чтобы большие начальники не ругали меньших начальников. Нам бронежилеты выдали ношеные-переношеные, такие, что в них уже значительной части пластин не было. Ну мы и оставшиеся пластины повытаскивали, чтобы легче было с работой управляться… Так и закончилась для меня война. Ни одного боевика так и не увидел.
О двух с половиной годах, проведенных на лечении в Санкт-Петербургской военно-медицинской академии, Дима рассказывает абсолютно спокойно, даже с легкой иронией.
— Я ниже пояса тела не чувствовал. Мне пытались стимулировать мышцы ног с помощью специальных медицинских электрических приборов. Но ноги от этого так скорежились, просто ужас. Лежу я в палате на спине и из-за своих искореженных ног не вижу, кто в палату зашел. Не ноги, а мучение. Я сам врачам говорю: отрежьте вы мне эти ноги, житья от них нет. Сначала одну, потом другую отрезали, и я почувствовал облегчение.
В советские времена станица Дмитриевская Кавказского района Краснодарского края была богатым колхозом-миллионером. Пять ферм, более трех тысяч голов крупного рогатого скота… В конце восьмидесятых завезли оборудование из Германии для строительства своего маслосырзавода. Но в начале девяностых колхоз приказал долго жить.
Немецкое оборудование разворовали. А колхоз превратился в акционерное общество. Мужики запили еще больше. Молодежь потянулась к наркотикам. Но не к дорогим: своей конопли — целые поля.
Дима только родился, когда отец уехал в Кропоткин: завел новую семью. Восьми лет не было, как умерла мама. Осталась у них с сестрой одна бабушка. Валентина Ивановна. И сейчас у Димы какое-то особое отношение к бабушке. «Бабушка, дай водички», «Бабушка, дай покушать», «Бабушка, давай умоемся» — эти обращения с детства остались. А Валентина Ивановна несколько дней назад сломала руку. Одна рука в гипсе, а другой с тяпкой на огороде орудует.
Но самый главный человек для Димы — сестра Люда. Она замужем и живет на другом конце села, но по нескольку раз в день бывает у брата. Сама его купает, сама перевязывает…
Сидим за столом, едим, разговариваем. С Димой легко общаться. Он не вызывает жалости. Постоянно говорит с иронией о своей жизни и недолгой армейской службе. Объясняет мне армейские понятия: через что приходится проходить «духу» (молодому солдату) и через что прошел он сам за неполных пять месяцев службы.
«Сушить сапоги» означает висеть над кроватью, цепляясь руками за одну дужку, а ногами — за противоположную. «Кипятить воду» — это когда на полусогнутых ногах держишь в вытянутых руках за концы ножек табуретку, а на ней — графин с водой. «Сова» — сидишь на дужке кровати, упираясь в нее ногами и руками…
Дима улыбается. А я думаю. Через все эти издевательства он прошел, осваивая так называемый курс «духа»; на армейской кухне поработал, в наряде дневальным постоял… А научить солдата воевать, да самому элементарному — как уберечься на войне — об этом никто и не подумал. Вот поэтому и тряпка на теле вместо бронежилета, вот поэтому и пуля в грудь навылет через 9-й позвонок.
Спустя два с половиной года после ранения безногому инвалиду второй чеченской Дмитрию Лахину начислили пенсию аж в одну тысячу девятьсот рублей.
На катетеры и на пеленки, которых в день приходится менять по три штуки (одна пеленка стоит 16 рублей, в месяц получается 1640 рублей), этого не хватает. А питаться, одеваться (не надо брюк, носков и туфель, но есть оставшееся тело), платить за коммунальные услуги? Но государство решило так: 1900 рублей — и ни копейкой больше. И — никакой медицинской помощи.
Дмитрий никого не осуждает и ничего не просит. Я уточнил: получил ли он какую-нибудь медаль или другую награду за ранение, а Дима замахал руками: «Что вы! Не получил и не хочу. Не надо мне всего этого. Я хочу спокойно жить».
Я провел в семье Лахиных целый день. Остался на ночлег. Утром глубоко вдохнул чистого деревенского воздуха, пахнущего свежескошенным сеном. Этого замечательного воздуха, подумал я, слава богу, у человека при жизни не отнимут.
Дима выехал на коляске из своей комнатки в десять часов утра:
— Обычно я встаю еще позже. Просто до трех часов ночи заснуть не могу, а иногда и до самого утра промаюсь. Не спится.
Люда, сестра Димы, когда я завел разговор о том, что не должны были его в Чечню посылать — ведь он и шести месяцев не прослужил, сказала: «Пожалуй, если вы будете ему это говорить, может и не выдержать, сорваться».
Недавно Дима бросил курить — от табака хуже себя чувствует. А так хочется просто жить.
Метки: 